ыло семь часов знойного вечера в Сионийских горах, когда Отец Волк проснулся после дневного отдыха, почесался, зевнул и расправил онемевшие лапы одну за другой, прогоняя сон. Мать Волчица дремала, положив свою крупную серую морду на четверых волчат, а те ворочались и повизгивали, и луна светила в устье пещеры, где жила вся семья.
- Уф! - сказал Отец Волк. - Пора опять на охоту.
Он уже собирался спуститься скачками с горы, как вдруг низенькая тень с косматым хвостом легла на порог и прохныкала:
- Желаю тебе удачи, о Глава Волков! Удачи и крепких, белых зубов твоим благородным детям. Пусть они никогда не забывают, что на свете есть голодные!
Это был шакал, Лизоблюд Табаки, - а волки Индии презирают Табаки за то, что он рыщет повсюду, сеет раздоры, разносит сплетни и не брезгает тряпками и обрывками кожи, роясь в деревенских мусорных кучах. И все-таки они боятся Табаки, потому что он чаще других зверей в джунглях болеет бешенством и тогда мечется по лесу и кусает всех, кто только попадется ему навстречу. Даже тигр бежит и прячется, когда бесится маленький Табаки, ибо ничего хуже бешенства не может приключиться с диким зверем. У нас оно зовется водобоязнью, а звери называют его "дивани" - бешенство - и спасаются от него бегством.
- Что ж, войди и посмотри сам, - сухо сказал Отец Волк. - Только еды здесь нет.
- Для волка нет, - сказал Табаки, но для такого ничтожества, как я, и голая кость - целый пир. Нам, шакалам, не к лицу привередничать.
Он прокрался в глубину пещеры, нашел оленью кость с остатками мяса и, очень довольный, уселся, с треском разгрызая эту кость.
- Благодарю за угощенье, - сказал он, облизываясь. - Как красивы благородные дети! Какие у них большие глаза! А ведь они еще так малы! Правда, правда, мне бы следовало помнить, что царские дети с самых первых дней уже взрослые.
А ведь Табаки знал не хуже всякого другого, что нет ничего опаснее, чем хвалить детей в глаза, и с удовольствием наблюдал, как смутились Мать и Отец Волки.
Табаки сидел молча, радуясь тому, что накликал на других беду, потом сказал злобно:
- Шер-Хан, Большой Тигр, переменил место охоты. Он будет весь этот месяц охотиться здесь, в горах. Так он сам сказал.
Шер-Хан был тигр, который жил в двадцати милях от пещеры, у реки Вайнганги.
- Не имеет права! - сердито начал Отец Волк. - По Закону Джунглей он не может менять место охоты, никого не предупредив. Он распугает всю дичь на десять миль кругом, а мне... мне теперь надо охотиться за двоих.
- Мать недаром прозвала его Лангри (Хромой), - спокойно сказала Мать Волчица. - Он с самого рождения хромает на одну ногу. Вот почему он охотится только за домашней скотиной. Жители селений по берегам Вайнганги злы на него, а теперь он явился сюда, и у нас начнется то же: люди будут рыскать за ним по лесу, поймать его не сумеют, а нам и нашим детям придется бежать куда глаза глядят, когда подожгут траву. Право, нам есть за что благодарить Шер-Хана!
- Не передать ли ему вашу благодарность? - спросил Табаки.
- Вон отсюда! - огрызнулся Отец Волк. - Вон! Ступай охотиться со своим господином! Довольно ты намутил сегодня.
- Я уйду, - спокойно ответил Табаки. - Вы и сами скоро услышите голос Шер-Хана внизу, в зарослях. Напрасно я трудился передавать вам эту новость.
Отец Волк насторожил уши: внизу, в долине, сбегавшей к маленькой речке, послышался сухой, злобный, отрывистый, заунывный рев тигра, который ничего не поймал и нисколько не стыдится того, что всем джунглям это известно.
- Дурак! - сказал Отец Волк. - Начинать таким шумом ночную работу! Неужели он думает, что наши олени похожи на жирных буйволов с Вайнганги?
- Ш-ш! Он охотится нынче не за буйволом и не за оленем, - сказала Мать Волчица. - Он охотится за человеком.
Рев перешел в глухое ворчание, которое раздавалось как будто со всех сторон разом. Это был тот рев, который пугает лесорубов и цыган, ночующих под открытым небом, а иногда заставляет их бежать прямо в лапы тигра.
- За человеком! - сказал Отец Волк, оскалив белые зубы. - Разве мало жуков и лягушек в прудах, что ему понадобилось есть человечину, да еще на нашей земле?
Закон Джунглей, веления которого всегда на чем-нибудь основаны, позволяет зверям охотиться на человека только тогда, когда они учат своих детенышей убивать. Но и тогда зверю нельзя убивать человека в тех местах, где охотится его стая или племя. Вслед за убийством человека появляются рано или поздно белые люди на слонах, с ружьями и сотни смуглых людей с гонгами, ракетами и факелами. И тогда приходится худо всем жителям джунглей. А звери говорят, что человек - самое слабое и беззащитное из всех живых существ и трогать его недостойно охотника. Они говорят также - и это правда, - что людоеды со временем паршивеют и у них выпадают зубы.
Ворчание стало слышнее и закончилось громовым "А-а-а!" тигра, готового к прыжку.
Потом раздался вой, непохожий на тигриный, - вой Шер-Хана.
- Он промахнулся, - сказала Мать Волчица. - Почему?
Отец Волк отбежал на несколько шагов от пещеры и услышал раздраженное рычание Шер-Хана, ворочавшегося в кустах.
- Этот дурак обжег себе лапы. Хватило же ума прыгать в костер дровосека! - фыркнув, сказал Отец Волк. - И Табаки с ним.
- Кто-то взбирается на гору, - сказала Мать Волчица, шевельнув одним ухом. - Приготовься.
Кусты в чаще слегка зашуршали, и Отец Волк присел на задние лапы, готовясь к прыжку. И тут если бы вы наблюдали за ним, то увидели бы самое удивительное на свете - как волк остановился на середине прыжка. Он бросился вперед, еще не видя, на что бросается, а потом круто остановился. Вышло так, что он подпрыгнул кверху на четыре или пять футов и сел на том же месте, где оторвался от земли.
- Человек! - огрызнулся он. - Человечий детеныш! Смотри!
Прямо перед ним, держась за низко растущую ветку, стоял голенький смуглый ребенок, едва научившийся ходить, - мягкий, весь в ямочках, крохотный живой комочек. Такой крохотный ребенок еще ни разу не заглядывал в волчье логово ночной порой. Он посмотрел в глаза Отцу Волку и засмеялся.
- Это и есть человечий детеныш? - спросила Мать Волчица. - Я их никогда не видала. Принеси его сюда.
Волк, привыкший носить своих волчат, может, если нужно, взять в зубы яйцо, не раздавив его, и хотя зубы Отца Волка стиснули спинку ребенка, на коже не осталось даже царапины, после того как он положил его между волчатами.
- Какой маленький! Совсем голый, а какой смелый! - ласково сказала Мать Волчица. (Ребенок проталкивался среди волчат поближе к теплому боку) - Ой! Он сосет вместе с другими! Так вот он какой, человечий детеныш! Ну когда же волчица могла) похвастаться, что среди ее волчат есть человечий детеныш!
- Я слыхал, что это бывало и раньше, но только не в нашей Стае и не в мое время, - сказал Отец Волк. - Он совсем безволосый, и я мог бы убить его одним шлепком. Погляди, он смотрит и не боится.
Лунный свет померк в устье пещеры: большая квадратная голова и плечи Шер-Хана загородили вход. Табаки визжал позади него:
- Господин, господин, он вошел сюда!
- Шер-Хан делает нам большую честь, - сказал Отец Волк, но глаза его злобно сверкнули. - Что нужно Шер-Хану?
- Мою добычу! Человеческий детеныш вошел сюда, - сказал Шер-Хан. - Его родители убежали. Отдайте его мне.
Шер-Хан прыгнул в костер дровосека, как и говорил Отец Волк, обжег себе лапы и теперь бесился. Однако Отец Волк отлично знал, что вход в пещеру слишком узок для тигра. Даже там, где Шер-Хан стоял сейчас, он не мог пошевельнуть ни плечом, ни лапой. Ему было тесно, как человеку, который вздумал бы драться в бочке.
- Волки - свободный народ, - сказал Отец Волк. - Они слушаются только Вожака Стаи, а не всякого полосатого людоеда. Человечий детеныш наш. Захотим, так убьем его и сами.
- "Захотим, захотим! " Какое мне дело? Клянусь буйволом, которого я убил, долго мне еще стоять, уткнувшись носом в ваше собачье логово, и ждать того, что мне полагается по праву? Это говорю я, Шер-Хан!
Рев тигра наполнил пещеру громовыми раскатами. Мать Волчица, стряхнув с себя волчат, прыгнула вперед, и ее глаза, похожие во мраке на две зеленые луны, встретились с горящими глазами Шер-Хана.
- А отвечаю я, Ракша (Демон): человечий детеныш мой, Лангри, и останется у меня! Его никто не убьет. Он будет жить и охотиться вместе со Стаей и бегать вместе со Стаей! Берегись, охотник за голыми детенышами, рыбоед, убийца лягушек, - придет время, он поохотится за тобой! А теперь убирайся вон или, клянусь оленем, которого я убила (я не ем падали), ты отправишься на тот свет хромым на все четыре лапы, паленое чудище джунглей! Вон отсюда!
Отец Волк смотрел на нее в изумлении. Он успел забыть то время, когда отвоевывал Мать Волчицу в открытом бою с пятью волками, то время, когда она бегала вместе со Стаей и недаром носила прозвище Демон". Шер-Хан не побоялся бы Отца Волка, но с Матерью Волчицей он не решался схватиться: он знал что перевес на ее стороне и что она будет драться не на жизнь, а на смерть. Ворча, он попятился назад и, почувствовав себя на свободе, заревел:
- На своем дворе всякая собака лает! Посмотрим, что скажет Стая насчет приемыша из людского племени! Детеныш мой, и рано или поздно я его съем, о вы, длиннохвостые воры!
Мать Волчица, тяжело дыша, бросилась на землю около своих волчат, и Отец Волк сказал ей сурово:
- На этот раз Шер-Хан говорит правду: детеныша надо показать Стае. Ты все-таки хочешь оставить его себе, Мать?
- Оставить себе? - тяжело водя боками, сказала Волчица. - Он пришел к нам совсем голый, ночью, один, и все же он не боялся! Смотри, он уже оттолкнул одного из моих волчат! Этот хромой мясник убил бы его и убежал на Вайнгангу, а люди в отместку разорили бы наше логово. Оставить его? Да, я его оставлю. Лежи смирно, лягушонок! О Маугли - ибо Лягушонком Маугли я назову тебя, - придет время, когда ты станешь охотиться за Шер-Ханом, как он охотился за тобой.
- Но что скажет наша Стая? - спросил Отец Волк.
Закон Джунглей говорит очень ясно, что каждый волк, обзаводясь семьей, может покинуть свою Стаю. Но как только его волчата подрастут и станут на ноги, он должен привести их на Совет Стаи, который собирается обычно раз в месяц, во время полнолуния, и показать всем другим волкам. После этого волчата могут бегать где им вздумается, и пока они не убили своего первого оленя, нет оправдания тому из взрослых волков, который убьет волчонка. Наказание за это - смерть, если только поймают убийцу. Подумай с минуту, и ты сам поймешь, что так и должно быть.
Отец Волк подождал, пока его волчата подросли и начали понемногу бегать, и в одну из тех ночей, когда собиралась Стая, повел волчат, Маугли и Мать Волчицу на Скалу Совета. Это была вершина холма, усеянная большими валунами, за которыми могла укрыться целая сотня волков. Акела, большой серый волк-одиночка, избранный вожаком всей Стаи за силу и ловкость, лежал на скале, растянувшись во весь рост. Под скалой сидело сорок с лишним волков всех возрастов и мастей - от седых, как барсуки, ветеранов, расправлявшихся в одиночку с буйволом, до молодых черных трехлеток, которые воображали, что им это тоже под силу. Волк-одиночка уже около года был их вожаком. В юности он два раза попадал в волчий капкан, однажды люди его избили и бросили, решив, что он издох, так что нравы и обычаи людей были ему знакомы. На Скале Совета почти никто не разговаривал. Волчата кувыркались посередине площадки. кругом сидели их отцы и матери. Время от времени один из взрослых волков поднимался неторопливо подходил к какому-нибудь волчонку, пристально смотрел на него и возвращался на свое место, бесшумно ступая. Иногда мать выталкивала своего волчонка в полосу лунного света, боясь, что его не заметят. Акела взывал со своей скалы:
- Закон вам известен, Закон вам известен! Смотрите же, о волки!
И заботливые матери подхватывали:
- Смотрите же, смотрите хорошенько, о волки!
Наконец - и мать Волчица вся ощетинилась, когда подошла их очередь, - Отец Волк вытолкнул на середину круга Лягушонка Маугли. Усевшись на землю, Маугли засмеялся и стал играть камешками, блестевшими в лунном свете.
Акела ни разу не поднял головы, лежавшей на передних лапах, только время от времени все так же повторял:
- Смотрите, о волки! Глухой рев донесся из-за скалы - голос Шер-Хана:
- Детеныш мой! Отдайте его мне! Зачем Свободному Народу человечий детеныш?
Но Акела даже ухом не повел. Он сказал только:
- Смотрите, о волки! Зачем Свободному Народ слушать чужих? Смотрите хорошенько!
Волки глухо зарычали хором, и один из молоды четырехлеток в ответ Акеле повторил вопрос Шер Хана:
- Зачем Свободному Народу человечий детеныш?
А Закон Джунглей говорит, что если поднимется спор о том, можно ли принять детеныша в Стаю, в его пользу должны высказаться по крайней мере два волка из Стаи, но не отец и не мать.
- Кто за этого детеныша? - спросил Акела. - Кто из Свободного Народа хочет говорить?
Ответа не было, и Мать Волчица приготовилась к бою, который, как она знала, будет для нее последним, если дело дойдет до драки.
Тут поднялся на задние лапы и заворчал единственный зверь другой породы, которого допускают на Совет Стаи, - Балу, ленивый бурый медведь, который обучает волчат Закону Джунглей, старик Балу, который может бродить где ему вздумается, потому что он ест одни только орехи, мед и коренья.
- Человечий детеныш? Ну что же, - сказал он, - я за детеныша. Он никому не принесет вреда. Я не мастер говорить, но говорю правду. Пусть он бегает со Стаей. Давайте примем детеныша вместе с другими. Я сам буду учить его.
- Нам нужен еще кто-нибудь, - сказал Акела. - Балу сказал свое слово, а ведь он учитель наших волчат. Кто еще будет говорить, кроме Балу?
Черная тень легла посреди круга. Это была Багира, черная пантера, черная вся сплошь, как чернила, но с отметинами, которые, как у всех пантер, видны на свету, точно легкий узор на муаре. Все в джунглях знали Багиру, и никто не захотел бы становиться ей поперек дороги, ибо она была хитра, как Табаки, отважна, как дикий буйвол, и бесстрашна, как раненый слон. Зато голос у нее был сладок, как дикий мед, капающий с дерева, а шкура мягче пуха.
- О Акела, и ты, Свободный Народ, - промурлыкала она, - в вашем собрании у меня нет никаких прав, но Закон Джунглей говорит, что, если начинается спор из-за нового детеныша, жизнь этого детеныша можно выкупить. И в Законе не говорится, кому можно, а кому нельзя платить этот выкуп. Правда ли это?
- Так! Так! - закричали молодые волки, которые всегда голодны. - Слушайте Багиру! За детеныша можно взять выкуп. Таков Закон.
- Я знаю, что не имею права говорить здесь, и прошу у вас позволения.
- Так говори же! - закричало двадцать голосов разом.
- Стыдно убивать безволосого детеныша. Кроме того, он станет отличной забавой для вас, когда подрастет. Балу замолвил за него слово. А я к слову Балу прибавлю буйвола, жирного, только что убитого буйвола, всего в полумиле отсюда, если вы примете человечьего детеныша в Стаю, как полагается по закону. Разве это так трудно?
Тут поднялся шум, и десятки голосов закричали разом:
- Что за беда? Он умрет во время зимних дождей. Его сожжет солнце. Что может нам сделать голый Лягушонок? Пусть бегает со Стаей. А где буйвол, Багира? Давайте примем детеныша!
Маугли по-прежнему играл камешками и не видел, как волки один за другим подходили и осматривали его. Наконец все они ушли с холма за убитым буйволом, и остались только Акела, Багира, Балу и семья Лягушонка Маугли. Шер-Хан все еще ревел в темноте - он очень рассердился, что Маугли не отдали ему.
- Да, да, реви громче! - сказала Багира себе в усы. - Придет время, когда этот голышонок заставит тебя реветь на другой лад, или я ничего не смыслю в людях.
- Хорошо мы сделали! - сказал Акела. - Люди и их детеныши очень умны. Когда-нибудь он станет нам помощником.
- Да, помощником в трудное время, ибо никто не может быть вожаком Стаи вечно, - сказала Багира.
Акела ничего не ответил. Он думал о той поре, которая настает для каждого вожака Стаи, когда сила уходит от него мало-помалу. Волки убивают его, когда он совсем ослабеет, а на его место становится новый вожак, чтобы со временем тоже быть убитым.
- Возьми детеныша, - сказал он Отцу Волку, - и воспитай его, как подобает воспитывать сыновей Свободного Народа.
Так Лягушонок Маугли был принят в Сионийскую стаю - за буйвола и доброе слово Балу.

Теперь вам придется пропустить целых десять или одиннадцать лет и разве только догадываться о том, какую удивительную жизнь вел Маугли среди волков, потому что если о ней написать подробно, вышло бы много-много книг. Он рос вместе с волчатами, хотя они, конечно, стали взрослыми волками гораздо раньше, чем он вышел из младенческих лет, и Отец Волк учил его своему ремеслу и объяснял все, что происходит в джунглях. И потому каждый шорох в траве, каждое дуновение теплого ночного ветерка, каждый крик совы над головой, каждое движение летучей мыши, на лету зацепившейся коготками за ветку дерева, каждый всплеск маленькой рыбки в пруду очень много значили для Маугли. Когда он ничему не учился, он дремал, сидя на солнце, ел и опять засыпал. Когда ему бывало жарко и хотелось освежиться, он плавал в лесных озерах; а когда ему хотелось меду (от Балу он узнал, что мед и орехи так же вкусны, как и сырое мясо), он лез за ним на дерево - Багира показала ему, как это делается. Багира растягивалась на суку и звала:
- Иди сюда, Маленький Брат!
Сначала Маугли цеплялся за сучья, как зверек-ленивец, а потом научился прыгать с ветки на ветку почти так же смело, как серая обезьяна. На Скале Совета, когда собиралась Стая, у него тоже было свое место. Там он заметил, что ни один волк не может выдержать его пристальный взгляд и опускает глаза перед ним, и тогда, забавы ради, он стал пристально смотреть на волков. Случалось, он вытаскивал своим друзьям занозы из лап - волки очень страдают от колючек и репьев, которые впиваются в их шкуру. По ночам он спускался с холмов на возделанные поля и с любопытством следил за людьми в хижинах, но не чувствовал к ним доверия. Багира показала ему квадратный ящик со спускной дверцей, так искусно спрятанный в чаще, что Маугли сам едва не попал в него, и сказала, что это ловушка. Больше всего он любил уходить с Багирой в темную, жаркую глубину леса, засыпать там на весь день, а ночью глядеть, как охотится Багира. Она убивала направо и налево, когда бывала голодна. Так же поступал и Маугли. Но когда мальчик подрос и стал все понимать, Багира сказала ему, чтобы он не смел трогать домашнюю скотину, потому что за него заплатили выкуп Стае, убив буйвола.
- Все джунгли твои, - говорила Багира. - Ты можешь охотиться за любой дичью, какая тебе по силам, но ради того буйвола, который выкупил тебя, ты не должен трогать никакую скотину, ни молодую, ни старую. Таков Закон Джунглей.
И Маугли повиновался беспрекословно.
Он рос и рос - сильным, каким и должен расти мальчик, который мимоходом учится всему, что нужно знать, даже не думая,. что учится, и заботится только о том, чтобы добыть себе еду.
Мать Волчица сказала ему однажды, что Шер-Хану нельзя доверять и что когда-нибудь ему придется убить Шер-Хана. Волчонок ни на минуту не забыл бы про этот совет, а Маугли забыл, потому что был всего-навсего мальчик, хоть и назвал бы себя волком, если б умел говорить на человеческом языке.
В джунглях Шер-Хан постоянно становился ему поперек дороги, потому что Акела все дряхлел и слабел, а хромой тигр за это время успел свести дружбу с молодыми волками Сионийской Стаи. Они ходили за ним по пятам, дожидаясь объедков, чего Акела не допустил бы, если бы по-старому пользовался властью. А Шер-Хан льстил волчатам: он удивлялся, как это такие смелые молодые охотники позволяют командовать собой издыхающему волку и человеческому детенышу. "Я слыхал, - говаривал Шер-Хан, - будто на Совете вы не смеете посмотреть ему в глаза". И молодые волки злобно рычали и ощетинивались.
Багире, которая все видела и все слышала, было известно кое-что на этот счет, и несколько раз она прямо говорила Маугли, что Шер-Хан убьет его когда-нибудь. Но Маугли только смеялся и отвечал:
- У меня есть Стая, и у меня есть ты. Да и Балу, как он ни ленив, может ради меня хватить кого-нибудь лапой. Чего же мне бояться?
Был очень жаркий день, когда новая мысль пришла в голову Багире, - должно быть, она услышала что-нибудь. Может быть, ей говорил об этом дикобраз Сахи, но как-то раз, когда они забрались вместе с Маугли глубоко в чащу леса и мальчик улегся, положив голову на красивую черную спину пантеры, она сказала ему:
- Маленький Брат, сколько раз я говорила тебе, что Шер-Хан твой враг?
- Столько раз, сколько орехов на этой пальме, - ответил Маугли, который, само собой разумеется, не умел считать. - Ну, и что из этого? Мне хочется спать, Багира, а Шер-Хан - это всего-навсего длинный хвост да громкий голос, вроде павлина Мора.
- Сейчас не время спать!.. Балу это знает, знаю я, знает вся Стая, знает даже глупый-глупый олень. И Табаки тебе это говорил тоже.
- Хо-хо! - сказал Маугли. - Табаки приходил ко мне недавно с какими-то дерзостями, говорил, что я безволосый щенок, не умею даже выкапывать земляные орехи, но я его поймал за хвост и стукнул разика два о пальму, чтобы он вел себя повежливее.
- Ты сделал глупость: Табаки хоть и смутьян, но знает много такого, что прямо тебя касается. Открой глаза, Маленький Брат. Шер-Хан не смеет убить тебя в джунглях, но не забывай, что Акела очень стар. Скоро настанет день, когда он не сможет убить буйвола, и тогда уже не будет вожаком. Те волки, что видели тебя на Скале Совета, тоже состарились, а молодым хромой тигр внушил, что человечьему детенышу не место в Волчьей Стае. Пройдет немного времени, и ты станешь человеком.
- А что такое человек? Разве ему нельзя бегать со своими братьями? - спросил Маугли. - Я родился в джунглях, я слушался Закона Джунглей, и нет ни одного волка в Стае, у которого я не вытащил бы занозы. Все они - мои братья!
Багира вытянулась во весь рост и закрыла глаза.
- Маленький Братец, - сказала она, - пощупай у меня под челюстью.
Маугли протянул свою сильную смуглую руку и на шелковистой шее Багиры, там, где под блестящей шерстью перекатываются громадные мускулы, нащупал маленькую лысинку.
- Никто в джунглях не знает, что я, Багира, ношу эту отметину - след ошейника. Однако я родилась среди людей, Маленький Брат, среди людей умерла моя мать - в зверинце королевского дворца в Удайпуре. Потому я и заплатила за тебя выкуп на Совете, когда ты был еще маленьким голым детенышем. Да, я тоже родилась среди людей. Смолоду я не видела джунглей. Меня кормили за решеткой, из железной миски, но вот однажды ночью я почувствовала, что я - Багира, пантера, а не игрушка человека, 0дним ударом лапы я сломала этот глупый замок и убежала. И оттого, что мне известны людские повадки, в джунглях меня боятся больше, чем Шер-Хана. Разве это не правда?
- Да, - сказал Маугли, - все джунгли боятся Багиры, все, кроме Маугли.
- О, ты - человечий детеныш, - сказала черная пантера очень нежно. - И как я вернулась в свои джунгли, так и ты должен в конце концов вернуться к людям, к своим братьям, если только тебя не убьют на Совете.
- Но зачем кому-то убивать меня? - спросил Маугли.
- Взгляни на меня, - сказала Багира. И Маугли пристально посмотрел ей в глаза.
Большая пантера не выдержала и отвернулась.
- Вот зачем, - сказала она, и листья зашуршали под ее лапой. - Даже я не могу смотреть тебе в глаза, а ведь я родилась среди людей и люблю тебя, Маленький Брат. Другие тебя ненавидят за то, что не могут выдержать твой взгляд, за то, что ты умен, за то, что ты вытаскиваешь им занозы из лап, за то, что ты человек.
- Я ничего этого не знал, - угрюмо промолвил Маугли и нахмурил густые черные брови.
- Что говорит Закон Джунглей? Сначала ударь, а потом подавай голос. По одной твоей беспечности они узнают в тебе человека. Будь же благоразумен. Сердце говорит мне, что, если Акела промахнется на следующей охоте - а ему с каждым разом становится все труднее и труднее убивать, - волки перестанут слушать его и тебя. Они соберут на Скале Совета Народ Джунглей, и тогда... тогда... Я знаю, что делать! - крикнула Багира вскакивая. - Ступай скорее вниз, в долину, в хижины людей, и достань у них Красный Цветок. У тебя будет тогда союзник сильнее меня, и Балу, и тех волков Стаи, которые любят тебя., Достань Красный Цветок!
Красным Цветком Багира называла огонь, потому что ни один зверь в джунглях не назовет огонь его настоящим именем. Все звери смертельно боятся огня и придумывают сотни имен, лишь бы не называть его прямо.
- Красный Цветок? - сказал Маугли. - Он растет перед хижинами в сумерки. Я его достану.
- Вот это говорит человечий детеныш! - с гордостью сказала Багира. - Не забудь, что этот цветок растет в маленьких горшках. Добудь же его поскорее и держи при себе, пока он не понадобится.
- Хорошо! - сказал Маугли. - Я иду. Но уверен ли ты о моя Багира, - он обвил рукой ее великолепную шею и заглянул глубоко в большие глаза, - уверена ли ты, что все это проделки Шер-Хана?
- Да, клянусь сломанным замком, который освободил меня, Маленький Брат!
- Тогда клянусь буйволом, выкупившим меня, оплачу за это Шер-Хану сполна, а может быть, и лихвой, - сказал Маугли и умчался прочь.
"Вот человек! В этом виден человек, - сказал, самой себе Багира, укладываясь снова. - О Шер-Хан не в добрый час вздумалось тебе поохотиться за Лягушонком десять лет назад!"
А Маугли был уже далеко-далеко в лесу. Он бежал со всех ног, и сердце в нем горело. Добежав до пещеры, когда уже ложился вечерний туман, он остановился перевести дыхание и посмотрел вниз, в долину. Волчат не было дома, но Мать Волчица по дыханию своего Лягушонка поняла, что он чем-то взволнован.
- Что случилось, сынок? - спросила она.
- Шер-Хан разносит сплетни, как летучая мышь, - отозвался он. - Я охочусь нынче на вспаханных полях.
И он бросился вниз, через кусты, к реке на дне долины, но сразу остановился, услышав вой охотящейся Стаи. Он услышал и стон загнанного оленя и фырканье, когда олень повернулся для защиты. Потом раздалось злобное, ожесточенное тявканье молодых волков:
- Акела! Акела! Пускай волк-одиночка пoкaжeт свою силу! Дорогу Вожаку Стаи! Прыгай, Акела!
Должно быть, волк-одиночка прыгнул и промахнулся, потому что Маугли услышал щелканье его зубов и короткий визг, когда олень сшиб Акелу с ног передним копытом.
Маугли не стал больше дожидаться, а бросился бегом вперед. Скоро начались засеянные поля, где жили люди, и вой позади него слышался все слабей и слабей, глуше и глуше.
- Багира говорила правду, - прошептал он, задыхаясь, и свернулся клубком на куче травы под окном хижины. - Завтра решительный день и для меня и для Акелы.
Потом, прижавшись лицом к окну, он стал смотреть на огонь в очаге. Он видел, как жена пахаря вставала ночью и подкладывала в огонь какие-то черные куски, а когда настало утро и над землей пополз холодный белый туман, он увидел, как ребенок взял оплетенный горшок, выложенный изнутри глиной, наполнил его углями и, накрыв одеялом, пошел кормить скотину в хлеву.
- Только и всего? - сказал Маугли. - Если даже детеныш это умеет, то бояться нечего.
И он повернул за угол, навстречу мальчику, выхватил горшок у него из рук и скрылся в тумане, а мальчик заплакал от испуга.
- Люди очень похожи на меня, - сказал Маугли, раздувая угли, как это делала женщина. - Если его не кормить, оно умрет. - И Маугли набросал веток и сухой коры на красные угли.
На половине дороги в гору он встретил Багиру. Утренняя роса блестела на ее шкуре, как лунные камни.
- Акела промахнулся, - сказала ему пантера. - Они убили бы его вчера ночью, но им нужен еще и ты. Они искали тебя на холме.
- Я был на вспаханных полях. Я готов. Смотри. - Маугли поднял над головой горшок с углями.
- Хорошо! Вот что: я видела, как люди суют туда сухую ветку, и на ее конце расцветает Красный Цветок. Ты не боишься?
- Нет! Чего мне бояться? Теперь я припоминаю если только это не сон: когда я еще не был волком, я часто лежал возле Красного Цветка, и мне было хорошо и тепло.
Весь этот день Маугли провел в пещере; он стерег горшок с огнем и совал в него сухие ветки, пробуя, что получится. Он нашел такую ветку, которой остался доволен, и вечером, когда Табаки подошел к пещере и очень грубо сказал, что Маугли требуют на CКАЛУ Совета, он засмеялся и смеялся так долго, что Ta6aки убежал. Тогда Маугли отправился на Совет, все еще смеясь.
Акела, волк-одиночка, лежал возле своей скалы в знак того, что место Вожака Стаи свободно, а Шер-Хан со сворой своих прихвостней разгуливал взад и вперед, явно польщенный. Багира лежала рядом с Маугли, а Маугли держал между колен горшок с углями. Когда все собрались, Шер-Хан начал говорит на что он никогда не отважился, будь Акела в расцвете сил.
- Он не имеет права! - шепнула Багира. - Так и скажи. Он собачий сын, он испугается.
Маугли вскочил на ноги.
- Свободный Народ! - крикнул он. - Разве Шер-Хан Вожак Стаи? Разве тигр может быть нашим вожаком?
- Ведь место вожака еще не занято, а меня просили говорить... - начал Шер-Хан.
- Кто тебя просил? - сказал Маугли. - Неужели мы все шакалы, чтобы пресмыкаться перед этим мясником? Стая сама выберет вожака, это чужих не касается.
Раздались крики:
- Молчи, человечий детеныш!
- Нет, пускай говорит! Он соблюдал наш Закон!
И наконец старики прорычали:
- Пускай говорит Мертвый Волк!
Когда Вожак Стаи упустит свою добычу, его называют Мертвым Волком до самой смерти, которой не приходится долго ждать.
Акела нехотя поднял седую голову:
- Свободный Народ, и вы, шакалы Шер-Хана! Двенадцать лет я водил вас на охоту и с охоты, и за это время ни один из вас не попал в капкан и не был искалечен. А теперь я промахнулся. Вы знаете, как это было подстроено. Вы знаете, что мне подвели свежего оленя, для того чтобы моя слабость стала явной. Это было ловко сделано. Вы вправе убить меня здесь, на Скале Советов. И потому я спрашиваю: кто из вас подойдет и прикончит волка-одиночку? По Закону Джунглей я имею право требовать, чтобы вы подходили по одному.
Наступило долгое молчание. Ни один волк не смел вступить в смертный бой с Акелой. Потом Шер-Хан прорычал:
- На что нам этот беззубый глупец? Он и так умрет! А вот человечий детеныш зажился на свете. Свободный Народ, он с самого начала был моей добычей. Отдайте его мне. Мне противно видеть, что все вы словно помешались на нем. Он десять лет мутил Джунгли. Отдайте его мне, или я всегда буду охотиться здесь, а вам не оставлю даже голой кости. Он человек и дитя человека, и я всем сердцем ненавижу его!
Тогда больше половины Стаи завыло:
- Человек! Человек! На что нам человек? Пускай уходит к своим!
- И поднимет против нас всех людей по деревням! - крикнул Шер-Хан. - Нет, отдайте его мне! 0н человек, и никто из нас не смеет смотреть ему в глаза.
Акела снова поднял голову и сказал:
- Он ел вместе с нами. Он спал вместе с нами. О загонял для нас дичь. Он ни разу не нарушил Закон Джунглей.
- Мало того: когда его принимали в Стаю, в уплату за него я отдала буйвола. Буйвол стоит немного, но честь Багиры, быть может, стоит того, чтобы за нее драться, - промурлыкала Багира самым мягким голосом.
- Буйвол, отданный десять лет назад! - огрызнулась Стая. - Какое нам дело до костей, которым уже десять лет?
- Или до того, чтобы держать свое слово? - сказала Багира, оскалив белые зубы. - Недаром вы зоветесь Свободным Народом!
- Ни один человечий детеныш не может жить с Народом Джунглей! - провыл Шер-Хан. - Отдайте его мне!
- Он наш брат по всему, кроме крови, - продолжал Акела, - а вы хотите убить его здесь! Поистине я зажился на свете! Одни из вас нападают на домашний скот, а другие, наученные Шер-Ханом, как я слышал, бродят темной ночью по деревням и воруют детей с порогов хижин. Поэтому я знаю, что вы тpycы и к трусам обращаюсь теперь. Я скоро умру, и жизнь моя не имеет цены, не то я отдал бы ее за жизнь человечьего детеныша. Но ради чести Стаи, о которой вы успели забыть без вожака, я обещаю вам, что не укушу вас ни разу, когда придет мое время умереть, если только вы дадите человечьему детенышу спокойно уйти к своим. Я умру без боя. Это спасет для Стаи не меньше чем три жизни. Больше я ничего не могу сделать, но, если хотите, избавлю вас от позора - убить брата, за которым нет вины, брата, принятого того в Стаю по Закону Джунглей.
- Он человек!.. человек!.. человек! - завыла Стая.
И больше половины Стаи перебежало к Шер-Хану, который начал постукивать о землю хвостом.
- Теперь все в твоих руках, - сказала Багира Маугли. - Мы теперь можем только драться.
Маугли выпрямился во весь рост, с горшком в руках. Потом расправил плечи и зевнул прямо в лицо Совету, но в душе он был вне себя от злобы и горя, ибо волки, по своей волчьей повадке, никогда не говорили Маугли, что ненавидят его.
- Слушайте, вы! - крикнул он. - Весь этот собачий лай ни к чему. Вы столько раз говорили мне сегодня что я человек (а с вами я на всю жизнь остался бы волком), что я и сам почувствовал правду ваших слов. Я стану звать вас не братьями, а собаками как и следует человеку. Не вам говорить, чего вы хотите и чего не хотите, - это мое дело! А чтобы вам лучше было видно, я, человек, принес сюда Красный Цветок, которого вы, собаки, боитесь.
Он швырнул на землю горшок, горящие угли подожгли сухой мох, и он вспыхнул ярким пламенем. Весь Совет отпрянул назад перед языком пламени. Маугли сунул в огонь сухой сук, так что мелкие ветки вспыхнули и затрещали, потом завертел им над головой, разгоняя ощетинившихся от страха волков.
- Ты господин, - сказала Багира шепотом. - Спаси Акелу от смерти. Он всегда был тебе другом.
Акела, угрюмый старый волк, никогда в жизни не просивший пощады, теперь бросил умоляющий взгляд на Маугли, а тот стоял в свете горящей ветви, весь голый, с разметавшимися по плечам длинными черными волосами, и тени метались и прыгали вокруг него.
- Так! - сказал Маугли, медленно озираясь кругом. - Вижу, что вы собаки. Я ухожу от вас к своему народу - если это мой народ. Джунгли теперь закрыты для меня, я должен забыть ваш язык и вашу дружбу, но я буду милосерднее вас. Я был вашим братом во всем, кроме крови, и потому обещаю вам, что, когда стану человеком среди людей, я не предам вас людям, как вы предали меня. - Он толкнул костер ногой, и вверх полетели искры. - Между нами, волками одной Стаи, не будет войны. Однако нужно заплатить долг, прежде чем уйти.
Маугли подошел близко к тому месту, где сидел Шер-Хан, бессмысленно моргая на огонь, и схватил его за кисточку на подбородке. Багира пошла за ним на всякий случай.
- Встань, собака! - крикнул Маугли. - Встань, когда говорит человек, не то я подпалю тебе шкуру!
Шер-Хан прижал уйти к голове и закрыл глаз; потому что пылающий сук был очень близко.
- Этот скотоубийца говорил, что убьет меня на Совете, потому что не успел убить меня в детстве... Вот так и вот так мы бьем собаку, когда становимся людьми. Шевельни только усом, Хромой, и я забью тебе в глотку Красный Цветок.
Он бил Шер-Хана по голове пылающей веткой, тигр скулил и стонал в смертном страхе.
- Фу! Теперь ступай прочь, паленая кошка! Но помни: когда я в следующий раз приду на Скалу Совета, я приду со шкурой Шер-Хана на голове... Теперь вот что. Акела волен жить, как ему угодно. Вы его не убьете, потому что я этого не хочу. Не думаю также, что вы долго еще будете сидеть здесь, высунув язык, словно важные особы, а не собаки, которых я гоню прочь, вот так! Вон, вон!
Конец сука бешено пылал, Маугли раздавал удары направо и налево по кругу, а волки разбегались с воем, унося на своей шкуре горящие искры. Под конец на скале остались только Акела, Багира и, быть может, десяток волков, перешедших на сторону Маугли. И тут что-то начало жечь Маугли изнутри, как никогда в жизни не жгло. Дыхание у него перехватило, он зарыдал, и слезы потекли по его щекам.
- Что это такое? Что это? - говорил он. - Я не хочу уходить из джунглей, и я не знаю, что со мной делается. Я умираю, Багира?
- Нет, Маленький Брат, это только слезы, какие бывают у людей, - ответила Багира. - Теперь я знаю что ты человек и уже не детеныш больше. Отныне джунгли закрыты для тебя... Пусть текут, Маугли. Это только слезы.
И Маугли сидел и плакал так, словно сердце его разрывалось, потому что он плакал первый раз жизни.
- Теперь, - сказал он, - я уйду к людям. Но прежде я должен проститься с моей матерью.
И он пошел к пещере, где Мать Волчица жила с Отцом Волком, и плакал, уткнувшись в ее шкуру, а четверо волчат жалобно выли.
- Вы не забудете меня? - спросил Маугли.
- Никогда, пока можем идти по следу! - сказали волчата. - Приходи к подножию холма, когда станешь человеком, и мы будем говорить с тобой или придем в поля и станем играть с тобой по ночам.
- Приходи поскорей! - сказал Отец Волк. - О Мудрый Лягушонок, приходи поскорее, потому что мы с твоей матерью уже стары.
- Приходи скорей, мой голый сынок, - сказала Мать Волчица, - ибо знай, дитя человека, я люблю тебя больше, чем собственных волчат.
- Приду непременно, - сказал Маугли. - Приду для того, чтобы положить шкуру Шер-Хана на Скалу Совета. Не забывайте меня! Скажите всем в джунглях, чтобы не забывали меня!
Начинал брезжить рассвет, когда Маугли спустился один с холма в долину, навстречу тем таинственным существам, которые зовутся людьми.